МОЯ МИССИЯ В АРМЕНИИ. 1992-1994.
Воспоминания первого посла России
ФИЛАРМОНИЯ И ОПЕРА
Мир музыки в Армении начинался для меня прежде всего с Лориса Чкнаворяна, дирижера, композитора и необыкновенного человека. Сразу же после Спитакского землетрясения 1988 года он приехал в Армению из Вены, да так и остался в Ереване, забыв о своих американских и европейских апартаментах и контрактах. Здесь Лорис возглавил Большой симфонический оркестр Ереванской филармонии, существование которого начал поддерживать «Всемирный благотворительный фонд», руководимый американской миллионершей-меценатом Луиз-Симон Манукян, и время от времени кто-нибудь из местных спонсоров. Например, концерн «Прометей», созданный «Закнефтегазстроем», который занимается прокладкой трубопроводов не столько в Армении, сколько в России или Болгарии. С президентом этой солидной фирмы Сеником Геворгяном меня познакомили очень скоро после моего приезда в Армению. Он даже собирался отдать под посольство только что отстроенный офис своей фирмы, но нам это здание не совсем подходило.
Помогало Лорису Чкнаворяну и армянское правительство. Во всяком случае он получил «служебную квартиру» в дипломатической гостинице «Раздан», куда поселили и главного дирижера Оперы Огана Дуряна. Позже Лорис с молодой женой, родившей ему дочку, устроился в квартире при Большом зале Филармонии имени Арама Хачатуряна, куда пройти можно было через закулисную гостиную, где обычно отдыхали в антракте дирижеры и солисты и где я часто общался с ними и с другими музыкантами, а журналист-музыковед Варужан Плузян регулярно брал у меня интервью для армянского радио, настойчиво превращая меня в музыкального комментатора поневоле. Впрочем, он был очень вежливый и приятный человек и отказать ему я никак не мог, так что приходилось изрекать что-то по поводу событий в музыкальной жизни.
Еженедельные воскресные концерты в светлом и теплом, очень нарядном зале Филармонии стали лучом надежды в холодные и темные дни блокадных зим. Стоимость билетов оставалась на доступном любому меломану уровне, и в Филармонии всегда был аншлаг. Принарядившиеся по такому случаю люди, взрослые и дети, много детей, восторженными аплодисментами встречали каждый выход Лориса. Он обращался к публике с непременной патриотической речью, выводя из привычного уже оцепенения отчаявшихся интеллигентов, а потом поднимал их с кресел прекрасной мелодией на слова великой христианской молитвы «Отче наш», начертанные буквами Месропа Маштоца на одной из панелей, обрамляющих сцену. А завершалась эта увертюра национальным гимном в мажоре, после чего все усаживались на своих местах и благодарно слушали отличный оркестр под управлением чаще всего самого Лориса, а иногда он уступал место за пюпитром молодым дирижерам — Геворгу Мурадяну или прилетавшему из США Джорджу Пехливаняну, или японцу Хисайоши Инойе, которого я прозвал танцующим дирижером: он управлял оркестром, сопровождая движения дирижерской палочки удивительно гармоничным пританцовыванием. В концертах участвовали и такие замечательные солисты, как скрипач Эдик Татевосян, руководитель квартета имени Комитаса, о котором я уже упоминал, или молодая пианистка Джульетта Галстян, которая чуть позже предпочтет все же карьеру оперной певицы, и многие другие скрипачи, виолончелисты, пианисты, певцы и певицы, слетавшиеся на огонек в ереванскую Филармонию по зову Лориса Чкнаворяна из России, США, Германии, Японии, и совсем не обязательно одни только армяне, хотя из армянских музыкантов, разбросанных по всему миру, можно без особого труда собрать не один симфонический коллектив экстракласса с такими же супер-солистами.
В 1993 году в Ереване прошли два крупных музыкальных фестиваля. Один был посвящен Араму Хачатуряну по случаю его 90-летия. Было несколько концертов Филармонического оркестра под управлением Джорджа Пехливаняна. Выступал и Ереванский симфонический оркестр. И камерные коллективы. Дело было летом, поэтому музыка звучала и под открытым небом.
В ноябре Ереван отметил 100-летие со дня смерти Петра Ильича Чайковского концертами в Большом и Малом залах Филармонии, в Доме камерной музыки, в музыкальной школе имени Спендиарова на улице Чайковского. Самая массовая организация русской общины «Россия» провела в Зеркальном зале Оперы конкурс вокалистов имени Чайковского. Жюри конкурса возглавляла великая певица Гоар Гаспарян. Газеты много писали о том колоссальном влиянии, которое оказал Чайковский на музыкальную жизнь Армении, подарившей миру массу талантливых композиторов, исполнителей, дирижеров, певцов. Достаточно вспомнить такие имена, как Арно Бабаджанян, Микаэл Таривердиев, Александр Мелик-Пашаев, Павел Лисициан, Зара Долуханова или нынешние звезды Мариинки Гегам Григорян и Марина Гулегина. И, конечно же, Барсег Туманян, зарубежные турне которого расписаны на годы вперед. А какой голос у него...
Во всех музыкальных торжествах и праздниках неизменно участвовала и Филармония. Впервые мы с женой туда пришли 25 декабря 1992 года на концертное исполнение оперы «Эрнест Хемингуэй», созданной к 500-летию открытия Америки. Это было прямо как некий символ. Тогда все в Ереване было окрашено в американские цвета, речи переводились только на английский, языком вывесок стал американский сленг, а слушателям оперы про Хемингуэя в Филармонии все разобъясняли по-английски к недоумению большинства присутствующих, которым оставалось хлопать ушами. После представления нахальный американец одарил шоколадками детский хор и публика должна была умилиться такой великой щедрости.
В феврале 1993 года в Филармонии зазвучали «Шехерезада» Римского-Корсакова и «Половецкие пляски» Бородина. И мы пошли знакомиться с Лорисом Чкнаворяном. Именно тогда мы впервые увидели его за дирижерским пультом. С ним началось триумфальное возвращение русской музыки к армянским слушателям. А после этого уже не пропускали ни одной возможности, чтобы доставить себе удовольствие общения с ним и его музыкой, ведь это были Бетховен, Брамс, Бах, Чайковский, Комитас, Равель, Хачатурян, Шостакович, Рахманинов, Моцарт. Этот список можно продолжать до бесконечности.
В конце мая 1993 года после выступления Ереванского симфонического оркестра под управлением Геворга Мурадяна, с которым блестяще солировала Джульетта Галстян, сыгравшая концерт для фортепьяно Сен-Санса, мы, как обычно, беседовали с Лорисом, и он сказал мне, что хочет в следующем сезоне организовать фестиваль русской музыки. Я, естественно, поддержал эту прекрасную идею. 22 июня Лорис, сопровождаемый директором оркестра Филармонии Геворгом Аветисяном и директором Большого зала Филармонии Робертом Мирзояном, пришел ко мне с конкретным предложением: с сентября он начинает цикл концертов, посвященных разным странам, и хорошо бы открыть его Россией. Я сказал, что осталось слишком мало времени для обеспечения достойного участия музыкантов из России, которые украсили бы Фестиваль русской музыки, и Лорис тут же перенес «русский цикл» на февраль. В декабре он пришел к выводу, что лучше всего проводить такой Фестиваль в конце сезона, то есть в июне-июле. Министерства культуры России и Армении поддержали наши с Лорисом планы, а вот «высокий патронаж» Ельцина, о чем просил дирижер, Евгений Сидоров не стал проталкивать. Видимо, чего-то испугался, хотя о согласии Тер-Петросяна и желательности согласия президента России я настойчиво телеграфировал в Москву, в том числе в МИД, доказывая необходимость поднять как можно выше политический уровень фактически первого культурного события в российско-армянских межгосударственных отношениях. При этом я объяснял московским чиновникам, что «патронаж» не требует никаких финансовых и физических усилий со стороны Москвы, достаточно упоминания о нем на афишах. Нет, не согласились и, похоже, даже не доложили высокому начальнику. А ведь я связывался даже с помощниками дипломатического советника президента. Эти вышколенные ребята на словах соглашались, но им нужна была бумага из МИДа, а в МИДе не нашлось смельчаков побеспокоить их высокопревосходительство по такому «незначительному» поводу.
Сам г-н Сидоров тоже не почтил своим присутствием открытие Фестиваля, направив
в Ереван заместителя, Вадима Демина, курировавшего не столько музыку, сколько
театр. Но исполнители-солисты из Москвы приехали хорошие, и это, конечно,
важнее всего. Молодая скрипачка Анастасия Чеботарева, игравшая на открытии
концерт для скрипки с оркестром П.И.Чайковского, через несколько дней в Москве
заняла 2-е место на конкурсе Чайковского. В московской команде неплохо выступили
пианисты Наталья Гаврилова, Юрий Розум и Эдуард Миансаров, виолончелист Александр
Загоринский. Блистательно играли: Прокофьева — скрипач из Германии Николай
Мадоян, концерт для двух скрипок Шнитке — американец Мовсес Погосян и болгарка
Варди Мануэлян, Шостаковича — виолончелист из США Сурен Баграгуни, Стравинского
— японская скрипачка Такули Кубота. Не подкачали и местные знаменитости. Фестиваль
прошел под аншлаг и длился без малого целый месяц. Ереванские любители музыки
были счастливы и благодарили за доставленную им радость дирижера Лориса Чкнаворяна,
российского посла, которого сам Лорис считал инициатором этого события, и
Луиз-Симон Манукян, она стала спонсором Фестиваля. Замечательной музыкой Чайковского
и Стравинского мы отметили на Фестивале 12 июня — День суверенитета России,
а 25 июня к этим композиторам присоединились Шостакович и великая певица Араксия
Давтян, приехавшая из Москвы, чтобы помянуть графа Михаила Лорис-Меликова,
известного государственного деятеля Российской империи при Александре Втором.
Фестиваль удался на славу. Высоко оценили работу Лориса Чкнаворяна не только
журналисты и публика, но и многие его коллеги-дирижеры и композиторы. В закулисной
гостиной я в те дни общался с Аветом Тертеряном, Эдвардом Мирзояном, Лазарем
Сарьяном и другими музыкантами. И я не слышал ни одного голоса, способного
хоть как-то омрачить впечатление от Фестиваля русской музыки. Но, подводя
итоги на пресс-конференции в Доме журналистов, Лорис с горечью предположил,
что, судя по всему, он работает «с последним поколением хороших музыкантов».
Видимо, это так. Средств на развитие музыкальной культуры у правительства
нет. В Ереванской консерватории умудрились прикрыть русское отделение, а ее
выпускники лишились возможности продолжать учебу в Москве.
Пример Лориса показывал, что все в Армении в области искусства держится на
редких энтузиастах. Эмин Хачатурян — коренной москвич, окончил два факультета
Московской консерватории, дирижировал в Большом театре, возглавлял Оркестр
кинематографии. Переехав в Ереван, создал оркестр «Арам», который блестяще
выступал в Испании, вернулся домой и рассыпался — денег и на него у государства
не оказалось. Был у Эмина Хачатуряна небольшой камерный оркестр, но выступал
он редко, и как жили его музыканты, одному Богу известно.
Жив пока квартет имени Комитаса, вынужденный репетировать на квартире своей
первой скрипки — элегантного, красивого и умного Эдуарда Татевосяна. Добрая
улыбка часто озаряет его открытое лицо, с ним легко и приятно общаться и выпить
под острую закусочку, приготовленную Норой Липаритовной, его верной супругой,
сестрой вдохновенного певца коньячного дела Эдуарда Акопяна и активной деятельницей
женского движения, а в компании — женщиной приятной во всех отношениях. Эдик
Татевосян улыбается, вспоминая своего великого учителя Леонида Когана, его
речь полна оптимизма и надежды, у него хорошие, талантливые друзья-партнеры
по квартету, он преподает в консерватории и дает сольные концерты, но живется
ему, как большинству творческих личностей Армении, трудно. Где они, меценаты,
истинные ценители талантов, способные понять, что комитасовцы — национальное
достояние, куда более ценное, чем любые материальные богатства?
Талант и былая известность, несомненно, помогали Авету Тертеряну, очень оригинальному
композитору, выживать и работать в самые трудные моменты Его учителями в Ереванской
консерватории были Эдвард Михайлович Мирзоян и Лазарь Мартиросович Сарьян.
Он написал массу произведений в самых разных жанрах — романсы и эстрадные
песни, звучавшие в инструментовке Георгия Гараняна и в исполнении оркестра
Олега Лундстрема, музыку к кинофильмам и драматическим спектаклям сложные
оперы, сонаты и симфонии, получившие высокую оценку таких внимательных слушателей,
как Дмитрий Дмитриевич Шостакович и Арам Ильич Хачатурян.
Было время, когда имя Авета Тертеряна можно было видеть напечатанным аршинными
буквами на московских афишах, извещавших о концертах Геннадия Рождественского
и других великих музыкантов. Такие афиши, как память о незабвенном прошлом,
украшают стены его гостиной в загородном доме на берегу Севана близ деревеньки
Айриванк. Здесь Авет уединялся от всех, чтобы творить свою необыкновенную
музыку в полной тиши большого кабинета с большим роялем, к которому он не
прикасался, когда сочинял, вернее, извлекал из космоса ниспосланные Богом
звуки с помощью «внутренней антенны», как говорил он сам, и записывал услышанное
каллиграфическим почерком, сидя за столом, спиной к инструменту. Мне он это
продемонстрировал наглядно, прямо в этом самом знаменитом кабинете.
Родными себе по духу Авет считал Софью Губайдуллину, Альфреда Шнитке, Гию
Канчели, Николая Каретникова. Он сумел познакомить со своей музыкой не только
слушателей консерваторских и филармонических залов в Москве и Питере, но за
последние два-три года своей жизни объездил полРоссии и побывал в Новосибирске,
Саратове, Ярославле, Пензе, Вологде и неоднократно в Екатеринбурге. Там, на
Урале, он неожиданно умер в декабре 1994 года в возрасте 65 лет, буквально
накануне Фестиваля его музыки. Ирочка Тигранова, его жена, дочь известного
музыковеда и сама тоже известный музыковед, а главное — верная подруга Авета,
собиралась лететь к нему в Екатеринбург и накануне вылета из Москвы была у
нас в гостях, весело рассказывала об их совместной поездке в Германию, где
они провели несколько месяцев благодаря какой-то стипендии, что-то вроде фанта,
и делилась радостью предстоявшей встречи с Аветом. А на следующий день нам
позвонила ее родственница и сообщила скорбную весть: Авет скоропостижно скончался,
Ирочка вылетела в Ереван на похороны мужа, прах которого из Екатеринбурга
взялось перевезти правительство Армении. Мы с женой очень расстроились, сочувствовали
Ире, звонили ей в Ереван, направили телеграмму с соболезнованиями...
А сам Авет вспоминается нам совсем не отшельником, каким он показался некоторым
интервьюерам, а общительным человеком, веселым собеседником, таким же, как
Ирочка, с такой же доброй улыбкой и заразительным смехом. Вспоминается, как
они показывали нам свой деревенский дом на Севане. На втором этаже — просторные
кабинет и гостиная, спальни для хозяев и гостей. Внизу — большая столовая
с деревянным столом и лавками, тут же очаг, тут же поленница дров. Тогда у
них гостили ресторанных дел мастер из Вены Вилли Хартман с женой Ульрике,
работавшей вторым секретарем австрийского посольства в Москве. С ней мы ожесточенно
спорили о праве Нагорного Карабаха на самоопределение, которое она ну никак
не хотела признавать, отстаивая привилегию Запада решать, кому давать, а кому
не давать свободу политического выбора. Спорили, но не ругались.
На следующее утро соседний крестьянин зарезал и освежевал у меня на глазах
барашка к застолью. Ждали именитых местных людей. В гости к композитору приехали
председатель райисполкома Ваагн Акопян и Гриша Овеян, мэр райцентра Камо,
который был когда-то Нор-Баязетом и скоро сменил имя знаменитого «экспроприатора»
на Кявар, или Гавар, а район получил название Гегаркуник. Из Еревана к обеду
поспел Георгий Закоян, руководитель АОКСа, с которым мы к тому времени были
уже хорошо знакомы: на даче Тертерянов мы были в сентябре 1993 года.
Уже тогда сами кяварцы не скрывали, что хотят вернуть старое самоназвание,
тем более, что оно уже укоренилось даже в фольклоре: кяварец — объект анекдотов
о смышленом крестьянине, который вечно навеселе, но себе на уме. Выпить они
действительно не дураки, но ведь и работают неплохо, успешно занимаясь семеноводством
и выращиванием картофеля, которого почти на всю республику хватает, имеют
два десятка предприятий пищевой и легкой промышленности плюс конденсаторный
завод и релейную радиостанцию, которая обслуживает «Останкино» и американцев,
получая с последних 150 тысяч долларов в год за два часа в сутки. Была бы
своя энергия, зарабатывали бы больше, но правительство, похоже, недопонимает
значение этой станции. Жаловались и на то, что Россия тоже не осознает значения
Армении для нее. «Армяне, конечно, без России пропадут, — заметил один из
гостей Авета Тертеряна, — нo и России без Армении будет худо». Мне эта мысль
очень понравилась, ибо совпадала с моими представлениями, и я даже потом сочинил
четверостишие:
Прав умный человек с Севана,
Айк без России пропадет,
Но и Иван без Айастана,
Хотя и русский, да не тот.
А наше знакомство с Тертерянами произошло либо в «закулисье» Филармонии, либо в Зеркальном зале Оперы, еще одном источнике света и тепла в блокадном Ереване, куда однажды пригласила меня театральный режиссер и советник благотворительного общества армянской диаспоры «Культурный союз Текеян» красавица Гаяне Барсегян. Вместе с худруком Оперы тенором Тиграном Левоняном она организовала в феврале 1993 года два концерта молодых исполнителей в сопровождении камерного оркестра Оперы под управлением скрипача Вилена Чарчогляна. Публика состояла в основном из консерваторской профессуры, в том числе учителей тех самых молодых певцов и певиц, каждого и каждую из которых представлял слушателям сам Тигран Левонян. Он же рассказал тогда, что скоро исполнится 50 лет творческой деятельности его супруги Гоар Гаспарян, в честь чего даже выбили коллекционные золотые и серебряные медали. Выбили на продажу, для сбора средств, в которых так нуждается национальная опера. Эти красивые медали тогда же и показали. Тигран говорил на армянском. Перевод на ушко мне обеспечивала Гаяне.
Концерт получился восхитительный, и я не удержался от похвал его участникам, сказав, что они вполне могли бы выступать в самой миланской «Ла Скала». Великолепные, чистые, молодые голоса, хорошая техника благодаря хорошим учителям, среди которых — Гоар Гаспарян. Интересно, что пророчил «Ла Скалу» я и Джульетте Галстян, дочери главного балетмейстера Ереванской оперы Вилена Галстяна, внучке профессора Консерватории Марианны Арутюнян, той самой Джульетте, что еще и прекрасно играет на фортепьяно с оркестром или без оркестра, но на высоком профессиональном уровне. В 1995 году раздается телефонный звонок:
— Владимир Петрович, вы помните, как говорили о «Ла Скале»? Так вот я заняла третье место на конкурсе певцов имени Марии Каллас в Афинах, поехала в Италию и там на конкурсе вокалистов в Верчелли вышла на первое место. Меня пригласили в Туринскую оперу петь партию Мими в «Богеме» Пуччини. Это пока не «Ла Скала», но уже кое-что.
Звонила Джульетта из Тбилиси, куда перебралась из Еревана с мужем-норвежцем, сотрудником Комиссариата ООН по беженцам, с которым мы ее частенько видели на концертах в Филармонии. Я за нее искренне порадовался.
Певицу Карине Багдасарян, с которой мы познакомились в Милане, когда она тоже участвовала в подобном, традиционном, конкурсе, в Зеркальный зал привела ее ученица Лилит Григорян — прекрасное меццо и сама красотка 24 лет. Она хорошо спела арию Данилы Сен-Санса и хабанеру из «Кармен» Бизе. Карине загорелась: «Хорошо бы устроить и мне сольный концерт». В Зеркальном зале она была впервые, оркестр ей понравился, но зал она нашла трудным для оперных певцов и свой концерт — а он-таки состоялся в мае того же года — провела в Малом зале Филармонии. И не без успеха. Естественно, не обошлось без спонсоров.
Из посещений Зеркального зала вспоминается многое. В одно из них мы присутствовали на выступлении камерного мужского хора при Опере. Певцы с явным удовольствием пели из Верди, Гуно, Рубинштейна, Вебера, а на закуску выдали «Раек» Шостаковича. Это было в апреле 1993 года.
В Зеркальном зале часто бывала Гоар Гаспарян, и ей нас представил Тигран Левонян.
«Поет Гоар Гаспарян» — в 50-е годы и позже эти слова означали очень много и были понятны любому советскому человеку, мало-мальски знакомому с оперным пением. Гоар Гаспарян была репатрианткой из Египта, где окончила музыкальную академию. В Москве она впервые пела в 1951 году. Ирина Архипова призналась, что до Гоар Гаспарян у нас не знали, что такое колоратурное сопрано. Гоар работала с дирижерами разных стран, но ее любовью стала ереванская Опера, где она с 1949 года спела заглавные партии в двадцати трех опеpax, а в концертных программах ее репертуар содержал 500 произведений французских, немецких и итальянских композиторов. Пела она и в армянских операх «Ануш» и «Аршак Второй». Пела в «Пиковой даме» Чайковского и в «Царской невесте» Римского-Корсакова. Став профессором Ереванской консерватории Народная артистка СССР и Армянской ССР Гоар Гаспарян выпустила в мир целую плеяду прекрасных певцов и певиц, а некоторых ее воспитанников довелось услышать и мне все в том же Зеркальном зале. Учеником Гоар Михайловны был и ее супруг Тигран Левонян, тоже Народный артист, а с 1991 года — директор Оперы.
Несмотря на свои годы и тяготы новой жизни, Гоар отличалась потрясающим оптимизиом и работоспособностью, без которых невозможно сохранить творческую форму. Летом 1994 года она это доказала — сначала в узком кругу, в Зеркальном зале, но не в концерте, а во время дружеского застолья после очередного спектакля, а через несколько дней — на сцене, потрясая слушателей блестящим исполнением арий из опер Верди, Пуччи-ни, Визе, Гуно, романсов и арий армянских композиторов и заставляя своим божественным голосом публику «преклоняться не перед призраком минувшей славы, не перед блистательной легендой, время которой прошло, а перед живой, вдохновенной, неувядаемой певицей милостью Божией», как очень правильно заметила Наталия Гомцян, известный ереванский музыкальный критик.
Но вернемся в Зеркальный зал. В июне 1993 года оперный певец Степан Давтян и его очаровательная жена Валентина, актриса Драматического русского театра имени Станиславского, показали в Зеркальном зале красивую композицию «Поэзия и музыка». Стихи русских поэтов читала Валентина. Их творения, положенные на музыку русских же композиторов, пел Степан, владелец прямо-таки шаляпинского баса и добрый, гостеприимный человек, как и его супруга. Публика принимала их очень тепло, а потом в кабинете директора Оперы состоялся небольшой русский праздник с участием Саши Григоряна и всей труппы Русского драматического.
В апреле 1994-го Ирина Георгиевна Тигранова-Тертерян устроила здесь же, в Зеркальном зале, вечер памяти Шостаковича с воспоминаниями о встречах с ним армянских композиторов Лазаря Сарьяна, Александра Арутюняна, Армена Худояна. Они общались с Дмитрием Дмитриевичем в Москве и Ереване и особенно в Дилижане, где находится знаменитый на всю нашу тогдашнюю страну Дом творчества Союза композиторов Армении. После воспоминаний был хороший концерт камерного оркестра Чарчогляна, солистов-скрипачей и вокалистов.
С Зеркального зала и Тиграна Левоняна началось мое знакомство с Оперой, которая переживала тогда трудные дни, как впрочем и все другие театры. Опера находится в том же здании архитектора Александра Таманяна (1878-1936), что и Большой зал Филармонии. Таманян — очень известный архитектор. Он строил дом князя Щербатова на Новинском бульваре в Москве и создавал первый генплан застройки социалистического Еревана, включая Дом правительства на главной площади. И здание Оперы с Филармонией. Это — два амфитеатра, разделенных сценами, которые, по замыслу зодчего, должны были соединяться в особо торжественных случаях, а амфитеатры превращаться в многоярусный круглый зал наподобие римского Колизея. В нем смогли бы разместиться три тысячи зрителей. Но достраивали здание после смерти архитектора, и Колизея не получилось или не захотели. Оба амфитеатра со своими сценами функционируют каждый самостоятельно, не пытаясь объединиться. Зимой Большой зал Филармонии поддерживался в рабочем состоянии, а вот Опера буквально замерзала, и спектакли в ней не шли.
Но были и там свои энтузиасты. Именно они спасли балетную труппу, и она сохраняла
такой уровень, что без особого напряжения выдерживала испытания международных
конкурсов. Я имею в виду прежде всего Тиграна Левоняна как директора Оперы
и ее главного балетмейстера Вилена Галстяна, народного артиста и — в свое
время — партнера Раисы Стручковой. Это он, по словам Левоняна, провел колоссальную
работу с кордебалетом и солистами в Париже, где они успешно влились в ансамбль,
исполнивший четырнадцать раз «Аиду» на огромной сцене Зимнего велодрома в
парижском предместье Берси, славном гигантскими винными складами и упомянутым
спортивным сооружением, воспетым Ивом Монтаном, правда, у него — это старый
«Вель д»ив». После реконструкции в эпоху Миттерана велодром в Берси начал
соперничать с Ареной Вероны в постановке роскошных спектаклей в зале на двенадцать
тысяч зрителей. Танцовщиков Ереванской оперы заметили в 1992 году на фестивале
оперного и балетного искусства в Карпантра, на юге Франции. Заметили и пригласили
в «Аиду», поставленную режиссером Витгорио Росси в Берси с участием хора из
Вероны, мужского хора вооруженных сил Франции, объединенного оркестра из 120
французских и итальянских музыкантов, солистов из «Ла Скалы», «Ковент Гардена»
и «Метрополитэна», дирижера из Италии Энрико де Мори. Это происходило в мае
1993 года. Тигран Левонян и Вилен Галстян остались очень довольны успешной
работой своих питомцев в Париже, а в сентябре они повезли их уже в Испанию,
на международный фестиваль в городе Альбасете, где армянские артисты показали
по одному акту из «Жизели» Адана, «Щелкунчика» Чайковского и «Гаяне» Хачатуряна.
В Мадриде Тиграну Левоняну предложили поработать в новом оперном театре, и
он долго думал, как решать возникшую дилемму: и Испания привлекательна во
всех отношениях, и ереванскую Оперу оставлять ему тоже не хотелось. Во всяком
случае, когда я был в Ереване, Тигран Левонович никуда уезжать не собирался,
а в сентябре 1995-го во время дней армянской культуры в Москве приехал сюда
вместе с Ереванской оперой и в Большом театре показал отличный спектакль «Полиевкт»
Гаэтано Доницетти. В основе этой оперы лежит трагедия французского поэта и
драматурга XVII века Пьера Корнеля об армянском воине, принявшем христианство
вопреки воле римского императора и пострадавшем за веру. Спектакль был создан
по инициативе ныне покойного католикоса Вазгена Первого и Гоар Гаспарян. В
Ереване он впервые был поставлен в июле 1993 года.
В том году сезон в Национальной опере Армении открылся 18 апреля спектаклем
на тему из армянской же истории. Это была опера «Аршак Второй» композитора
из Константинополя Тиграна Чухаджяна, творившего в XIX веке. Его называли
армянским Верди, что, наверное, справедливо, ибо весь образный строй этой
оперы от музыки, арий, хоров, балетных номеров до декораций и костюмов ставит
ее в один ряд с «Аидой», «Набукко» и «Аттилой». Рассказанная оперой история
тридцатилетнего царствования Аршака Второго, злодея, кончившего самоубийством,
записана в армянской летописи кровавыми буквами. Из-за таких вот правителей
народ Армении не раз подвергался угрозе полного исчезновения. И отводила эту
угрозу лишь неистребимая воля армян к национальному единению и самоутверждению.
Армянская публика слышит именно эти мотивы в «Аршаке Втором». В одном из спектаклей
участвовали две сверхзвезды, приехавшие из-за рубежа. Это всемирно известный
тенор Мариинки Гегам Григорян, которому аплодировала публика нью-йоркской
«Метрополитен-оперы», лондонского «Ковент Гардена», миланской «Ла Скалы»,
генуэзского «Карло Феличе», парижской «Опера де Бастий», венской «Штаатсопера»
и многих-многих других. В роли Аршака выступил Барсег Туманян, драматический
баритон необыкновенной силы и красоты, свободно поющий басовые партии. Он
тоже в основном гастролирует по европейским оперным сценам. Его любимые арии
— Мефистофель в «Фаусте», Борис Годунов, Отелло. И петь ему приходилось с
такими китами, как Пласидо Доминго и Лучано Паваротти. С Барсегом и Гегамом
я познакомился после спектакля, когда его участники собрались в Зеркальном
зале отметить это событие. Компания была замечательная: Тигран Левонян и Гоар
Гаспарян, Барсег Туманян и его красавица жена Рузанна, филолог, как и ее отец,
профессор Владимир Маркович Григорян, председатель Общества Армения-Россия,
он тоже был тут, Гегам Григорян и его новая жена, русская блондиночка Валерия
и сынишка от первой, литовской, жены. Во времена оны Гегаму «попало» от советской
власти за «несанкционированное сотрудничество»... с итальянской оперой, его
исключили из комсомола, удалили из Ереванской оперы, и он спасался в Вильнюсском
оперном театре под крылышком Виргилиуса Норейки, там и женился в первый раз.
В Питере у него сложилась новая семья, но со старой он связь не теряет, о
сыне заботится. Среди гостей была солистка Ереванской оперы, обаятельная Асмик
Ацагорцян, исполнявшая в «Аршаке» главную женскую партию. Были другие певцы
и певицы, музыканты, известная нам Гаяне Барсегян и мы с китайским послом.
Все тосты произносились по-русски, а о приватных беседах и говорить нечего.
И мне показалось, что армянским артистам это доставляет удовольствие, тем
более, что все они владеют русским лучше многих русских. Ну а суть разговоров
сводилась, конечно, к театру, музыке, вокальному искусству и ставшим большой
проблемой связям между художественной интеллигенцией Еревана и Москвы. Мировые
величины оперного искусства не в счет, у них свои возможности.
Большое впечатление произвела на меня другая национальная опера — «Ануш» Армена Тиграняна по одноименной поэме Ованеса Туманяна. Ее возобновили в июне 1993 года. Оркестром руководил старейший дирижер Оган Дурян, который предложил слушателям оперу без купюр, как это давно уже делает Рикардо Мути в миланской «Ла Скале». В поэме и опере рассказывается трогательная история о несчастной любви деревенской девушки, утопившейся с горя в реке Дебед, что течет мимо Дсеха, родного села Туманяна. Там и сейчас показывают это место. Правда, я видел речку сильно обмелевшей и сомневался, как можно в ней утонуть, но, наверное я не учитывал весеннего паводка, когда она наполняется сбегающими с гор ручьями.
Оган Дурян — очень любопытный старик. Он на родину возвращался трижды. В 1957 году — по приглашению католикоса в составе французской делегации на фестиваль- молодежи. Второй раз его уговорил композитор Эдвард Михайлович Мирзоян. Но из Союза за рубеж его не выпускали, а он к такому не привык, объявил голодовку и сдал документы в ОВИР, почти одновременно с Ростроповичем. Поднялся шум, и Дуряна тоже выпустили. Он стал гражданином Австрии, потом переехал во Францию. Сына из Союза вызволял с помощью Жискар д’Эстэна. Дуряном стал из Хачатуряна, чтоб не путали с другими Хачатурянами. Третий приезд произошел по приглашению на гастроли в 1991 году. Он поселился в «Раздане», где мы с ним впервые и встретились. В ереванской Опере Оган Дурян поставил и продирижировал «Ануш», а потом «Полиевкта». В октябре 1993 года на сцене Оперы публика увидела балет «Отелло» на музыку Лориса Чкнаворяна в постановке Вилена Галстяна. Дирижировал Оган Дурян. Он уже еле ходил, но за дирижерским пультом молодел лет на тридцать. Как водится, темперамент дирижера столкнулся с темпераментом худрука, Дурян и Левонян поссорились, начался затяжной театральный скандал, в который втянулись даже некоторые члены дипкорпуса. Меня тоже агитировали занять сторону... Не важно — чью. Я сказал, что в делах музыкальных арбитром быть никак не могу, это выходит слишком далеко за пределы моей не только компетенции, но и компетентности. Бог им судья, и ссориться ни с одним из маэстро мне совершенно ни к чему, ибо к обоим я питаю уважение как зритель и слушатель, как почитатель их талантов. Миротворческие усилия министерства культуры потерпели крах. Свое 60-летие Национальная опера отметила 7 ноября 1993 года большой праздничной композицией «Любовь моя — опера», подготовленной без участия Огана Дуряна и в новый сезон 1994 года вступила тоже без него.
Печально? Конечно. Но это не единственный печальный факт из жизни ереванской Оперы, которая не в состоянии выпускать больше двух-трех новых спектаклей в год и показывает их очень редко. Теряет она и своих артистов. Талантливая молодежь едет искать счастья за тридевять земель. Да и не все опытные артисты находят себе применение на сцене своего театра. Я уже говорил о Степане Давтяне. Он пытается выступать с концертами, и у него есть своя любящая его публика. Но в Опере он выполнял какие-то административные функции. Баритон Артур Мугалян открыл респектабельный ресторан «Дзорагюх» на высоком берегу Раздана, по соседству с музеем Параджанова, завел отличный оркестр и прекрасных поваров, вежливых официантов и незаменимых вышибал. Он очень красиво принимает гостей. Первый раз мы к нему попали по приглашению французского посла Франс де Артинг и ее мужа Димитрия. Потом мы там бывали в гостях у писателей и артистов, встречались с карабахскими политиками и нашими военными, сами угощали дипкорпус и устроили даже свадьбу одного нашего дипломата. С самим Артуром общались по-дружески и на дипломатических приемах, и в театре, и, естественно, у него в «Дзорагюхе». Артур все мечтал спеть Яго в «Отелло», но Опера поставила балет, и мечта Артура не сбылась, по крайней мере, в то время, когда я жил и работал в Ереване. Но у него получалось другое: он помогал своим собратьям-певцам, что тоже немаловажно в наши трудные времена.
Содержание | 1
| 2 | 3 | 4
| 5 | 6 | 7
| 8 | 9 | 10
| 11 | 12 | 13
| 14 | 15 | 16
| 17 | 18 | 19
| 20 | 21
22 | 23 | 24
| 25 | 26 | 27
| 28 | 29 | 30
| 31 | 32 | 33
| 34 | 35 |
36 | 37 | 38 | 39
| 40 41 | 42 | 43 | 44 |
45 | 46 | 47
| 48 | 49 | 50
| 51
| Дополнительная информация: |
| Источник: Владимир Ступишин "Моя миссия в Армении. 1992-1994. Воспоминания первого посла России". Издательство Academia, Москва, 2001г. Предоставлено: Владимир СтупишинОтсканировано: Айк Вртанесян Распознавание: Анна Вртанесян Корректирование: Анна Вртанесян Публикуется с разрешения автора. © Владимир Ступишин. |
| См. также: |
|