|
Ваан Терьян
(альтернативное написание: Терян)
Биография
С именем Ваана Терьяна связан целый период развития новой армянской
поэзии. Вступив на литературное поприще непосредственно после И.
Иоаннисяна, Ов. Туманяна
и Ав. Исаакяна, Терян
открыл совершенно новую страницу в истории армянской поэзии. Это
новое состояло не только в поэтическом языке, в формах и размерах
стиха, но и в ином восприятии мира.
Реальный мир Терьян воспринимает несколько иначе, нежели его предшественники.
Он создает, как сказано у Лермонтова, «мир иной и образов иных существованье».
Реальный мир, реальные предметы абстрагируются и лишь после этого
воплощаются в поэтической фантазии. «Я — грезящий поэт», «Далека
и недостижима ты, моя светлая греза», «Мои грезы летят к вам в объятия»,
— вот типичные выражения в стихах Терьяна.
Ваан Терьян родился 28 января 1885 г. в живописном селе Гандза
(близ г. Ахалкалаки) в семье сельского священника Сукиаса Тер-Григоряна.
Детские годы поэта прошли в родной Гандзе с ее изумрудными лугами,
звонкими ручейками, волнующимися полями пшеницы. Здесь он окончил
сельскую школу.
В 1897 году старшие братья, учившиеся в то время в Тифлисе, взяли
его к себе, обучили русскому языку, готовя его к поступлению в московский
Лазаревский институт восточных языков.
В 1899 году отец везет Ваана в Москву и определяет в Лазаревский
институт. Это учебное заведение сыграло большую роль в творческом
становлении поэта. Впоследствии он часто вспоминал прославленный
очаг культуры и посвятил ему поэму.
В числе товарищей Терьяна по Лазаревскому институту, с которыми
поэт был связан нерасторжимыми узами, были Александр Мясникян, Погос
Макинцян, Цолак Ханзадян и другие, впоследствии ставшие видными
государственными и литературными деятелями.
На становление мировоззрения поэта решающее влияние оказали события
1905 года. В 1906 году, будучи уже студентом Московского университета,
он писал: «Я всегда сочувствовал рабочему делу и из всех общественно-политических
программ различных партий предпочтение отдавал социал-демократической
программе». Политические симпатии Терьяна не ускользнули от внимания
царской жандармерии. Во время массовых гонений и арестов Терьян
вместе с друзьями Оником Оганджаняном и Мелконом Карамяном попадает
в тюрьму (Бутырку). «Помню, — рассказывает М. Карамян в своих воспоминаниях,
— Ваан и Оник, став у окна своих камер, громко запели песню на слова
Никитина, в то время очень распространенную среди революционеров:
На старом Кургане, в широкой степи,
Прикованный сокол сидит на цепи».
Получив в Бутырке революционное крещение, Терьян в этот период
создает стихи, ставшие образцами политической лирики. Под непосредственным
влиянием революционных событий написан цикл стихов «Терновый
венец», в котором поэт прославляет борцов революции, погибших
на виселицах и в тюрьмах. Одновременно он проклинает царских палачей,
«торжествующих черную свою победу».
...Жестокий враг ликует нынче вновь,
Он душит нас кровавыми руками,
Пьет наших братьев праведную кровь,
Глумясь над нашими слезами.
........................................................
...Уже полна отравленная чаша.
Не дрогнем мы в решительном бою... (пер. М. Павловой)
Стихи эти, опубликованные в 1905-1906 годах в различных газетах
и журналах, являются лучшим доказательством того, что реакция не
сломила бунтарский дух поэта. Но, под ее гнетущим влиянием Терьян,
наряду с другими представителями передовой армянской интеллигенции,
укрылся «в мрачной темнице одиночества».
В 1908 году в Тифлисе поэт издает свой первый сборник стихов «Грезы
сумерек», предварительно ознакомив с ними Ованеса Туманяна и
Аветика Исаакяна. «Чудесные вещи. кристальные чувства в безукоризненных
по форме стихах. Это — подлинная поэзия, настоящая лирика», — говорит
Исаакян. «Прекрасные стихи, и почти совершенная новость в нашей
лирике», — подтверждает и Ов. Туманян правоту восторженного отзыва
Исаакяна.
Сборник «Грезы сумерек», созданный юношей, студентом, сразу привлек
к себе внимание широкой читательской общественности и критики. В
письме к видному критику Ц. Ханзадяну, отправленном из Баку, А.
Ф. Мясникян писал: «Ваан и здесь уже прославился, читают его увлеченно».
По свидетельству Ц. Ханзадяна, Мясникян, прочитав стихотворение
«Песня расставания», растрогался до слез.
Ты взглянула с усмешкой игривой
И исчезла в дали голубой,
Я остался в тиши сиротливой,
Я заплакал, унижен тобой... (пер. А. Налбандяна)
«Грезы сумерек» распростерли свои крылья над армянской поэзией»,
— писал Цолак Ханзадян.
Двадцатилетний юноша, по всеобщему признанию поэт «божьей милостью»,
приобрел множество поклонников. «Для меня Терьян тогда был не только
гениальным поэтом, но и мифической личностью, — писал впоследствии
Чаренц. — Поразительным открытием стала для меня книга Терьяна.
Словно бездонный клад подарила мне. Я не выпускал ее из рук. Уединялся
и без конца читал. Он оказал на меня волшебное влияние, и я до сих
пор не могу без волнения вспоминать его имя».
Ведущим мотивом сборника «Грезы сумерек» является тема любви в
широком смысле этого слова.
Любовь и песнь — моя душа,
И песнь любви — моя душа.
«Поэтом владело чувство всеобъемлющей любви к женщине, перед которой
он раскрывал такую глубину и нежность своей души, о которой не ведали
его близкие друзья», — писал Цолак Ханзадян.
Женщина-человек, женщина-сестра, женщина-мать и женщина-жена —
вот синтез тех качеств, которые искал Терьян. «Есть ли такая в подлунном
мире? — спрашивает он. — В грезах — да, в действительности — не
знаю, не встречал...» Не найдя в действительности идеала любви,
Терьян создал в грезах романтический образ «чудо-девушки» и воспел
ее:
О чудо-девушка, царица звезд ночных!
В душе моей больной, где только холод мглистый,
Ты теплишь свой огонь, загадочный и чистый,
О чудо-девушка, о фея грез моих! (пер. А. Налбандяна)
Сборник «Грезы сумерек» открывается стихотворением «Грусть», в
нем выражен основной смысл любовной лирики поэта. «Чудо-девушка»,
созданная воображением поэта, в просторе пустынных полей нашептывает
цветам слова нежной любви, которые цветы передают поэту, наполняя
его сердце любовью. Однако призрак исчезает как сон, оставляя поэта
в тоске. «Где же ты, мой дивный сон?» — зовет он в последующих песнях
и в отчаянии восклицает: кого ты напрасно кличешь, сердце мое?
Поэт часто соотносит свою печаль с картинами дождливой осени,
с изображением гонимых ветром пожелтевших листьев, как символами
угасания («Осенняя грусть», «Осенняя песня» и др.).
К этому периоду относится и стихотворение «Шепот и шелест», отличающееся
тончайшей музыкальностью.
Невидимая, в полумраке таешь
И шепчешь, шепчешь, нарушая тишь,
Печалишься, и обо мне мечтаешь,
И вспоминаешь, и любовь таишь. (пер. Г. Кубатьяна)
Это не просто мастерская игра звуков, — звук здесь максимально
осмыслен и эмоционально насыщен. Это подлинная музыка слов, передающая
и шорох легких шагов, и шелест влекомых ветром осенних листьев,
и призывную тоску, и мучительную тревогу. Здесь «звучит» даже тишина.
В период гибели «небесных мечтаний», когда иллюзорный облик «девы-мечты»
растаял, поэт на мгновение метнулся в «темную пещеру» любовного
«греха» («Желание», «Медуза» и др.).
Поэт, искавший идеал в мире мечтаний и грез, в канун и в дни Ленских
событий спустился с романтических высот, вышел «из мрачной темницы
одиночества — сильный и гордый». Теперь в его поэзии звучат новые
мотивы.
Я вышел из темницы одиночества.
Увереннее стал я и сильней...
....................................................
И в сердце песни новые звучат:
«Я с вами, с вами, братья угнетенные». (пер. В. Звягинцевой)
* * *
Выходец из деревни, из самой гущи народа. Терьян долгие годы жил
в больших городах. Став по своей психологии горожанином, он в своих
произведениях выразил сложные переживания духовно надломленного,
взвалившего на себя бремя житейских забот интеллигента, мечущегося
в лихорадочной суете собственнического мира, мира «желтого дьявола».
Тем самым Терьян стал в нашей поэзии чуть ли не первым певцом города.
Поэт воспроизвел в своих стихах лик города, городской пейзаж, «запыленные
чахлые деревья», «асфальтированные тротуары», «залитые электрическим
светом высоченные дома» («Зимняя ночь»), мчащиеся автомобили, «кровавые
дворцы царей», «вечно бодрствующую коварную Неву» («Петербург»).
В этих стихах Терьяна, рядом с любимым его образом «чудо-девушки»,
появляется и образ городской салонной дамы, которой посвящен цикл
стихотворений «Кошачий рай».
Примечателен сарказм Терьяна, назвавшего «кошачьим раем» атмосферу,
создаваемую этими дамами, которые так мастерски умеют улыбаться
из-под вуали, танцевать «вальс и полонез». Впервые в армянской поэзии
Терьян воспроизводит образ светской столичной салонной женщины.
В последний период своего творчества, устав от столичного шума
и сутолоки, поэт уносится мыслью к родным горам отчего края, где
перекликаются друг с другом пастухи, где поют свою вкрадчивую песню
ручьи, где отчий дом, где горбится над прялкой добрая старушка мать.
* * *
«Поэт всегда с людьми, когда шумит гроза». Мучительные стоны несчастных
сынов «поверженной, страдающей отчизны» глубоко терзали сердце поэта-патриота.
«Я безгранично люблю мою прекрасную горную родину, мой мудрый народ,
который трудится и мечтает, стонет и поет». Патриотические стихи
Терьяна впервые были опубликованы в 1915 году в газете «Мшак» под
общим заглавием «Страна Наири».
Лирический герой «Страны Наири» — трудовой народ. Поэта не волновали
блеск и роскошь феодальных замков, их знатные владетели — сепухи
и азаты, он размышлял об угнетенном народе, живущем в убогих хижинах,
о скромной наирянке с грустными очами.
Люблю не славу светлых дней,
Не наши древние сказанья, —
Люблю я мир души твоей
И песни тихие рыданья.
Люблю я бедный твой наряд,
Тоской молитвенною болен,
Огни неяркие из хат
И звоны с грустных колоколен. (пер. Ф. Сологуба)
Поэт остро переживал судьбу родного народа в годы первой мировой
войны, ибо ясно видел, в какую пропасть толкают народ лжепатриоты.
В цикле «Страна Наири» отразилась эта его глубокая тревога.
Страна Наири, далекий мой сон.
Ты, нежной царице подобно, почила,
Ужель я баюкать тебя обречен,
Укрыть тебя в сумерке царской могилы? (пер. Т. Спендиаровой)
Терьян был одним из тех, кто связывал спасение армянского — и не
только армянского — народа с новой Россией. «Только красные полки
российских рабочих и крестьян могут принести свободу нашей окровавленной
стране». В дни Великой Октябрьской революции Терьян спешит в Петербург
и бросается в бурные волны революции, «ликующий и безумный, как
буревестник». Стихи поэта этого времени свидетельствуют о начале
нового периода в его творческой биографии. В «Песнях
свободы» Терьян с пылкой любовью воспроизводит образ пламенного
руководителя Бакинской коммуны Степана Шаумяна, которого он лично
знал.
За веком век пройдет — лениво, бесконечно. —
Но имя светлое твое пребудет вечно. (пер. А. Налбандяна)
О том, как волновал поэта героический образ С. Шаумяна, свидетельствуют
и его статьи «Три встречи» и «Незабвенный товарищ». «Счастья быть
знакомым с Шаумяном, — писал Терьян, — я удостоился только накануне
Октябрьской революции, когда он прибыл в Петербург для участия в
«Демократическом совещании» и когда мы встретились уже как партийные
товарищи, и в моем сердце с еще большей силой снова пробудились
чувства любви и преклонения перед этим человеком».
* * *
Октябрьские песни Терьяна отличаются не только высокой идейностью,
но и поиском новых поэтических форм. Поэт прекрасно сознавал, что
новое содержание требует новой формы. Он искал и находил эти формы,
— исключителен вклад Терьяна в метрику армянского стиха. Он показал
те неисчерпаемые возможности, которые таит в себе армянский язык.
В поэзии Терьяна богато представлены многие стихотворные формы:
триолет, сонет, газель, терцины.
Взыскательный мастер, Терьян неустанно отделывал стих, добиваясь
желаемого результата. Варианты из рукописного наследия поэта знакомят
нас не только с окончательным результатом отделанных стихов, но
и с лабораторией поэта, с самим процессом его творчества. Терьян
скрупулезно работал не только над каждым собственным стихом, но
и над каждым переводом. Доказательством тому служат многочисленные
варианты перевода одного и того же стиха. Например, «Осенняя песня»
Поля Верлена имеет шесть вариантов. То же самое можно сказать и
о его переводах из Г. Гейне, В. Брюсова, Ф. Сологуба и др. А его
перевод пролога «Витязя в тигровой шкуре» Ш. Руставели академик
Н. Марр назвал «куском солнца». Переводы Терьяна адекватны оригиналам.
Трудно согласиться с высказыванием Терьяна — «легко было мое искусство».
Наоборот, каждое стихотворение рождалось кровью сердца, капля за
каплей. Особенно те стихи, в которых он применял тонический размер,
не свойственный армянскому силлабическому стиху. Есть поэты, которые
небрежно относятся к форме, Терьян же всегда отдавал ей щедрую дань.
Мастер стиха, он действительно владел магией слов и умел их заклинать.
Они подчинялись ему, как покорные духи волшебнику.
Велики заслуги Терьяна и в деле популяризации армянской литературы.
Прекрасно владея русским языком и тонко разбираясь в литературе,
он по просьбе Горького переводил армянских писателей для «Сборника
армянской литературы», вышедшего под редакцией Горького в 1915 году
в Петербурге. Принимал он участие и в издании антологии армянской
поэзии под редакцией В. Брюсова. В. Терьян первым из армянских писателей
выступил на страницах армянских журналов в защиту Брюсова от нападок
«желтой прессы» и других злопыхателей. Именно тогда он опубликовал
и свои прекрасные переводы из поэзии Брюсова.
* * *
В последний период жизни Терьян развернул значительную работу в
Народном Комиссариате по делам национальностей. В качестве члена
советской делегации, по мандату, подписанному В. И. Лениным, он
участвует в Брестских мирных переговорах. В том же году пишет брошюру
«Что говорил Ленин крестьянам», переводит на армянский язык работы
В. И. Ленина «Государство и революция» и «Карл Маркс. Краткая биография
с изложением марксизма».
В 1919 году Терьян, будучи уже членом Всероссийского Центрального
Исполнительного Комитета, был направлен Народным Комиссаром Иностранных
дел в Туркестан. Однако из-за тяжелой болезни он принужден был задержаться
в Оренбурге. 7 января 1920 года оборвалась жизнь выдающегося поэта.
Со смертью Терьяна «разбилась дивная чаша чувств и мыслей», отмечал
Ав. Исаакян. Однако обаяние его поэзии ничуть не поблекло с годами.
Она сохраняет свою изначальную красоту, всегда неповторимая, всегда
недостижимая.
О. Ганаланян
|
